Словно тысячи суерных иголок пробежались по коже. Талавир чуть не поддался искушению.

— За это не надо платить, — сказал он и, несмотря на бешеное желание, осторожно убрал ее руку.

Их охватило смущенное молчание. Талавир подумал, что обидел ее.

На самом деле у него никогда не было настоящих отношений. По крайней мере, такие, о которых помнил. Талавир всегда знал, что Руф возле него, чтобы следить, а потому не особенно считался с ее чувствами. Мая была другой. Сложной. Может быть, слишком сложной для него.

Через мгновение женщина снова потянулась к сумке. Она ориентировалась в бездонном бауле на ощупь. Ма чем-то чиркнула и зажгла свечу. Дым был настолько зловонным, что Талавир закашлялся.

— Жир кууна. Да, воняет, словно сваренные кизяки. — Мая улыбнулась и легонько, как друга, толкнула его в плечо. Золотые огоньки в ее глазах сверкнули. А руку Талавира снова прострелили раздражающие нервные вспышки.

Женщина достала сушеные ягоды, твердые, как картон, лепешки и воду. Когда они поели, спрятала остатки в сумку и вынула маленький кожаный мешочек. В нем оказались длинные листья и ароматный порошок. Мама свернула сигарету и зажгла от свечи.

— Иушан? — с подозрением спросил Талавир.

— Да, но обычный. — Ма снова улыбнулась. Талавир подумал, что ей следует улыбаться. Но озвучить такое побоялось. И сам не знал почему. В присутствии этой женщины он становился тем, кем уснул, двадцатилетним. Если бы не смерть Рябова, дом Серова, проклятый Мамай и его Золотая Колыбель, он хотел бы остаться здесь до нового судного дня.

— Я не знаю, что точно имела в виду Тетя Валька, говоря, что тебя отдадут джадалу, она тоже служит своим богам. — Ма с удовольствием выпустила дым. В первый раз с тех пор, как они встретились, ее плечи расслабились. — Но ты спас ее дочерей, это многое стоит. Сделай, как она сказала, не иди в дом, оставайся живым.

— Ради крови для Бекира? — Талавир перебрал с ее пальцев сигарету и словно нечаянно погладил тыльную сторону руки. Блестки возбуждения разлились под кожей.

— Вот именно. — С улыбкой Ма вырвала у него уха и на этот раз придвинулась немного ближе.

Она была теплой и пахла, как вечерняя степь, когда пряные травы возбуждают нервы, а глаза хотят поглотить все цвета западного неба.

Пламя свечи задрожало, выхватывая фигуру Девы на стене. Маленький Бог

Вспышка выглянула из темноты, буря за стенами начала угасать. Талавир склонил голову к лицу Ма: «Пусть хоть и бесов Джаганнат со всеми демонами и джадалами, лишь бы эта буря еще немного задержалась».

М-14 его застрелил. Женщина-ящерица взорвалась, ударная волна накрыла периметр.

Это последнее, что помнил Талавир после того, как пришел в себя в Шейх-Эле. Он посмотрел в свинцовое небо, пытаясь понять, что произошло. Они вышли из Станции, чтобы найти доктора Мамая. Ожидали увидеть трупы, но не чудовищ, стремившихся их разорвать. Рядом кто-то застонал.

Талавир подполз к человеку в форме Старших Братьев и увидел дырку в его груди. Кровь уже только сочилась.

— Сейчас станет легче дышать. — Талавир непослушными пальцами потянул за шлем, сбросил забороло и заклял. Под разбитым окровавленным стеклом было лицо незнакомого мужчины: широкие скулы, узкие глаза и темные короткие волосы. Это лицо не принадлежало ни одному из его отрядов.

— Что за? — Талавир выругался и покачал головой.

Рядом лежало несколько черных фигур. Тот, что слева, превратился в сплошной кусок тлеющей резины, но голова осталась невредимой. Талавир попытался опоясаться, но ему не удалось. Брюки были словно наполнены желе. Он заставил себя не думать о многочисленных переломах и подполз к испеченному телу. В нос ударил запах жженого мяса и пластика. Утоляя тошноту, Талавир содрал шлем и увидел те же черты, что и у первого трупа.

Из-под обрушившейся стены торчал еще один шлем. Талавир едва успел его коснуться. Голова качнулась и, жутко подпрыгивая, покатилась насыпью. Но под разбитым заборолом он успел увидеть то же лицо.

Со стороны донесся слабый вскрик. Метрах в десяти от него чернела фигура.

"М-14!" — Талавир узнал нашивку. Не щадя локтей, он пополз к Брату.

Земля рядом зашевелилась, с верхушки скатилось несколько комков. Из дыры показалась плоская голова с острыми костяными желваками. Урод бесконечно долго вытаскивал членистоноге тело из норы. Острые ножки вокруг тела дрожали, как лишенные мяса пальцы. Из желвака доносился стрекот. Многоножка повисла вертикально, оценивая, в какую сторону ползти. М-14 снова застонал.

— Ну-ка! — Талавир отстегнул свой шлем и бросил в уродину. Он хотел привлечь его внимание. — Добей уже, волшебная многонога, — повторил он и потянулся к винтовке М-14. Магазин был почти пуст.

"Даже умереть с достоинством не дадут", — подумал Талавир, борясь с собственными пальцами. Стрекот стихал. Чудовище остановилось, склонило голову и — он мог бы поклясться — внимательно на него посмотрела. А потом быстро вернулась в свою дыру.

Талавир добрался до М-14 и осторожно снял с него шлем. Из горла вырвался слабый хриплый смех.

— Кто ты? — прошептал Талавир к незнакомому лицу. Лицо, которое он уже видел у других трупов.

На губах М-14 или того, кем он стал, вспенилась кровь. Талавир прижал ухо. М-14 повторял одну и ту же фразу: «Не делай этого! Это я? Твой брат!» Что это значит? Это же М-14 стрелял в Талавира, а не наоборот?

Талавир проглотил горько-соленую слюну. Попытался стащить варежки, чтобы коснуться собственного лица. Он хотел убедиться, что не изменился, как все, но не смог. Ткань словно приросла к коже. Тогда он забрал шлем М-14 и заглянул в стеклянный щиток, чтобы увидеть отражение. И наконец понял.

М-14 не нападал, он оборонялся от того, чем стал Талавир.

Сражения богов. Путь к Деве. XV век. до н. е.

Амага долго ждала этого дня. Она накинула медвежью шкуру и вышла из шатра. Барабаны вздрогнули и смолкли. Даже ветер стих. Конские волосы на верховьях шатров повисли, касаясь мертвых голов. Они только что победили